Лишь одна Звезда. Том 1 - Роман Суржиков

– Вот и я тоже, любезный Джеремия, буду совершенно всем доволен, едва Адриан падет. Праматери сделали мир таким, как есть. А я не люблю с ними спорить.

– То есть, ты вернешь Палату Представителей?

– Отличное место, чтобы почесать языки. Мне всегда там нравилось.

– И отменишь всеобщую подать с земель?

– Я не жаден. Золото не приносит счастья, любезный Джеремия. Любовь, только любовь!

– А рельсовые стройки?..

– Будут идти, как шли. Как при покойном императоре и его не менее покойном отце. Вряд ли быстрее. Поспешишь – людей насмешишь.

Юнец подбросил запонку на ладони. Его лицо сияло не хуже алмазов.

– И последний вопрос, друг мой. Персты Вильгельма. Они ведь достанутся тебе?

– Владычице Минервочке.

– И что она с ними сделает?

– Ну, если она спросит моего совета… а девушки отчего-то считают меня умным парнем и часто спрашивают совета… так вот, когда она спросит, я скажу: «Дорогая, спрячь их в самой глубокой камере самого надежного подземелья, запри на шестнадцать замков и никогда о них не вспоминай».

Маркиз лукаво оскалился:

– А может быть, того, бросить их в океан, как и поступил некогда Великий Вильгельм?

– Мы с Минервочкой никак не сможем решиться на это. Говорящие Предметы – дар богов, нельзя отказываться! Чистое святотатство! Вильгельм Великий выбросил, но он же – Праотец… А мы – простые смертные. Кто мы такие, чтобы спорить с богами?

Маркиз Джеремия рассмеялся:

– Вот пройдоха! А еще говорят: северяне бесхитростны… Плюну в рожу следующему, кто так скажет.

– Так что же, теперь выслушаешь меня?

– Ага. Давай свое заманчивое предложение.

– С удовольствием.

– Только… секунду. Ваше преподобие!..

Маркиз подозвал епископа, тот сел на скамью подле господина.

– Его светлость Ориджин желает предложить нам условия мира.

– Мир всегда угоден богам, – кивнул священник.

– Я забираю армию и ухожу, – сказал Эрвин. – Нижний город остается за мной, я размещу здесь гарнизон в двести человек, но позволю всем, кто бежал к тебе в крепость, вернуться в родные дома. Также отпущу всех пленных – их у меня около полутора тысяч. Верхний город – за тобой.

Маркиз и епископ переглянулись.

– Великодушное предложение, – сказал святой отец.

– В чем подвох, Ориджин? – насторожился Джеремия. – Ты сдаешь мне город! Неужели от щедрот душевных?

– Я же сказал: жадность – не мой грех. Любовь правит миром. Вот я из любви…

Юноша фыркнул.

– А ты, – продолжил Эрвин, – по велению дружеской любви, распустишь свой гарнизон. Весь. У тебя, как мне известно, еще с полтысячи бойцов… Так вот, их не будет. Оставишь при себе две дюжины личной стражи. Прочие уйдут.

– Это куда? На Звезду? Ты свихнулся!..

– На фронт, любезный, на фронт. Герцог Лабелин – твой сюзерен – собирает войско. Ты пошлешь ему в поддержку полбатальона солдат. Ты будешь доволен: я оставлю тебя в покое. Я буду доволен: твои парни не будут торчать в моем тылу. А герцог Лабелин – тот просто расцветет от счастья. Когда я возьму столицу, верну тебе Нижний Дойл.

– А если нет? – спросил юнец.

– Господин, это честные и достойные условия. Нам стоит принять их, – вмешался епископ.

– Я сам слышал условия! – огрызнулся маркиз. – И хочу спросить: что, если нет?

– Хочешь спросить?

– Хочу, тьма сожри!

– Если ты откажешься?

– Да, если откажусь.

Эрвин подмигнул маркизу.

– Тогда я все равно уйду. И даже не оставлю гарнизона. Видишь ли, мои кайры не захотят жить на пепелище… Генерал-полковник Стэтхем обещал сжечь город, если вы не сдадитесь. Он – мужчина, свое слово держит.

Маркиз Джеремия Дойл потер подбородок. Забавно это вышло: никогда Эрвин не видел, чтобы юнцы потирали подбородки. Казалось, маркиз передразнивал какого-нибудь замшелого, насквозь премудрого старика.

– Хорошее предложение, – сказал погодя Джеремия, и интонация вторила жесту: нарочито замедленная, обстоятельная. – Достойные условия, как и сказал его преподобие. Ты оставишь мне полгорода и уйдешь, перестанет литься кровь, Глория-Заступница возрадуется. А когда получишь трон, ты вернешь мне Нижний Дойл, и так у меня в руках окажется целый город.

Только теперь капли яда отчетливо проступили в словах.

– Послушай… – вмешался Эрвин, но маркиз повысил голос:

– Целый город – подумать только! Ты возьмешь себе всю Империю, а мне – какая щедрость! – дашь целый город! Причем мой собственный, тобою же отнятый!

– Ваша милость, не гневите богов! – воскликнул епископ, маркиз даже не глянул в его сторону.

– Я вот что думаю, Ориджин. Я могу сорвать твой поход. Полезешь на штурм – потеряешь тысячи. Уйдешь – отрежу тебя от Первой Зимы. Начнешь осаду – простоишь тут, пока Адриан не явится за твоей задницей! Твой престол – в моих руках, так что научись говорить уважительно!

Эрвин опешил.

– Ты, видимо, надумал торговаться?

– Никаких торгов, северянин, – бросил маркиз. – Ты от меня зависишь, не я от тебя. Ты отпустишь всех пленников и уйдешь. Безоговорочно, без никаких условий. А я, быть может, прощу тебе нападение и не ударю в спину.

Ах ты, мелкий спесивый звереныш! Эрвин не ждал такого глупого упрямства, не мог ждать. Не от путевца, тьма сожри! Какая-то глупая шутка. Сейчас маркиз рассмеется и скажет: «Напугался, Ориджин? То-то же, будешь помнить!»

– Ты говоришь с позиции силы, – холодно произнес Эрвин, – но переоцениваешь себя. Вчера погибло триста твоих бойцов. Еще два таких штурма – и ты останешься без гарнизона…

Вот тут Джеремия засмеялся. Залился хохотом, согнулся в пояснице, едва не грохнулся с лавки. Эрвин ждал, подавляя желание стукнуть юнца в нос рукоятью кинжала… или острием. Когда Джеремия перевел дух, по щекам его текли слезы.

– О, боги! Великие северяне, мастера войны!.. Попались на детскую уловку!.. Откуда ты знаешь, сколько погибло моих? Доложил пес Стэтхем? А он откуда знает? Я тебе скажу, откуда: когда гибнут наши, на закате мы бьем в колокол – по удару за каждого ушедшего. Такая у нас традиция в Южном Пути. Твои псы сосчитали звоны вчера, на закате… А я велел звонить больше, много больше! Каждый воин Дойла стоит не одного удара, а шести! Вчера я потерял только полсотни солдат. Без труда мы выдержим еще десять таких штурмов. Бедный, бедный Ориджин!..

Маркиз вновь разразился смехом… И заткнулся, когда тяжелая рука в перчатке влепила ему пощечину. Деймон Ориджин взял юнца за ворот и поднял со скамьи, резко встряхнул. Маркиз попробовал возмутиться, но осекся: в гладкую мальчишескую шею вжался кинжал кайра.